Заложники любви. Пятнадцать, а точнее шестнадцать, интимных историй из жизни русских поэтов - Анна Юрьевна Сергеева-Клятис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из Дворянского собрания вышли вместе, и Блок сразу начал говорить о своей любви. Это было, несомненно, предложение; он уверял, что ее ответ должен решить всю его жизнь. Любовь Дмитриевна некоторое время пыталась сохранять холодное расположение, отвечала, что больше не любит его, что он опоздал и что прошлое сгинуло безвозвратно, однако он как будто не слушал. В конце концов его красноречие победило — Любовь Дмитриевна ответила согласием. Тогда Блок протянул ей листок бумаги, который она сохранила на всю жизнь, — то была предсмертная записка: «В моей смерти прошу никого не винить. Причины ее вполне “отвлеченны” и ничего общего с “человеческими” отношениями не имеют. Верую во Едину Святую Соборную и Апостольскую Церковь. Чаю Воскресения мертвых. И Жизни Будущего Века. Аминь. Поэт Александр Блок»[133]. Уверения Блока в том, что от ответа его избранницы зависит его жизнь, не были гиперболой; он не играл никакой роли. В случае отказа он действительно намеревался покончить с собой.
После этого объяснения был первый поцелуй на морозе в санях, когда он провожал до дома свою невесту, и потом снова встречи в соборах и на улицах, пьянящие поцелуи, которые постепенно преображали чувство из вполне отвлеченного в земное, бесконечные разговоры, зачаровывавшие Любовь Дмитриевну. «Воздух, окружавший нас, звенел теми ритмами, теми тонкими напевами, который Блок потом улавливал и заключал в стихи. Если и раньше я научилась понимать его, жить его мыслью, тут прибавилось еще то “десятое чувство”, которым влюбленная женщина понимает любимого»[134]. Блок писал ей письма, стиль и содержание которых походили скорее на молитву, чем на послание влюбленного юноши: «Ты — мое Солнце, мое Небо, мое Блаженство. Я не могу без Тебя жить ни Здесь, ни Там. Ты Первая моя Тайна и Последняя Моя Надежда. Моя жизнь вся без изъятий принадлежит тебе с начала и до конца. Играй ей, если это может быть Тебе Забавой. Если мне когда-нибудь удастся что-нибудь совершить и на чем-нибудь запечатлеться, оставить мимолетный след кометы, все будет твое, от Тебя и к Тебе. Твое Имя здешнее — великолепное, широкое, непостижимое. Но тебе нет имени. Ты — Звенящая, Великая, Полная, Осанна моего сердца бедного, жалкого, ничтожного. Мне дано видеть тебя Неизреченную»[135]. Здесь и мистический опыт восприятия адресата как существа высшего порядка, и воспеваемый этому существу гимн, включающий множественность имен, которые отражают множественность ипостасей. И самоуничижение, и упование на помощь свыше для достижения хотя бы мимолетного успеха, и обещание посвятить все плоды своих трудов прославляемому божеству. Все-таки Любовь Дмитриевна была во многом права, подмечая отвлеченность взгляда, которым смотрел на нее жених. Те же мотивы звучали и в стихах:
Я, изнуренный и премудрый,
Восстав от тягостного сна,
Перед Тобою, Златокудрой,
Склоняю долу знамена.
Конец всеведущей гордыне —
Прошедший сумрак разлюбя,
Навеки преданный Святыне,
Во всем послушаюсь Тебя.
Зима пройдет — в певучей вьюге
Уже звенит издалека.
Сомкнулись царственные дуги,
Душа блаженна, Ты близка.
Однако в это счастливое предсвадебное время Любовь Дмитриевна словно перестала замечать опасность, исходившую от такого преклонения. Она упивалась своим чувством и в любви Блока не хотела видеть скорее религиозный, чем любовный экстаз. Ее письма этого времени полны нежных признаний и ожидания чего-то большего, еще неизведанного и, конечно, прекрасного: «Мой бесконечно дорогой, милый, единственный! Нет у меня слов, чтобы сказать тебе все, чем полна душа, нет выражений для моей любви, я не умею сказать, как мне хочется скорей, скорей быть опять с тобой... Прости мне, что я мало пишу тебе и ничего не умею высказать! Но ведь ты, я знаю, ты должен меня понять, должен почувствовать, что я живу и жила лишь для того, чтобы давать тебе счастье и что в этом мое единственное блаженство, назначенье моей жизни, мой любимый, дорогой, моя радость, мое все... потому что я люблю тебя...»[136] Отметим в скобках, насколько проще мыслит и выражает свои мысли Любовь Дмитриевна, которая обеими ногами стоит на земле, смотрит на свою пробудившуюся любовь трезвыми глазами молодой, но настоящей женщины, стремящейся только к одному — не к поклонению, а к семейному счастью.
25 мая 1903 года Александр Блок и Любовь Менделеева обручились в университетской церкви, а 17 августа в Боблове состоялась их свадьба. Свадьбу назначили на 11 часов утра. День был дождливым и прояснился только к вечеру. Букет для невесты, заказанный из Петербурга, не поспел к сроку, и Блок с матерью нарвали крупных розовых астр в шахматовском цветнике. Венчание происходило в старинной, живописно расположенной церкви Михаила Архангела соседнего села Тараканова. Блок со своими родственниками приехал в церковь рано и долго ожидал невесту. Наконец подъехала тройка с Любовью Дмитриевной, которую сопровождал и ввел в церковь ее отец. М. А. Бекетова вспоминала: «Невеста венчалась не в традиционных шелках, что не шло к деревенской обстановке: на ней было белоснежное, батистовое платье, нарядное и с очень длинным шлейфом, померанцевые цветы, фата. На прекрасную юную пару невозможно было смотреть без волнения. Благоговейные, торжественные, красивые. Даже старый священник, человек грубый и нерасположенный к нашей семье, был видимо тронут и смотрел с улыбкой на жениха и невесту»[137].
После венчания молодых встречали крестьяне, подносили им хлеб-соль и белых гусей; на пороге бобловского дома, куда молодые подъехали на нарядной тройке, их осыпали хмелем. Во дворе дома собрались крестьяне, которые пели величания, пока наверху шел свадебный пир. Так что свадьба Блока и Любови Дмитриевны была овеяна русскими народными обычаями, наполнена богатой символикой и при желании могла быть прочитана и наверняка была прочитана молодыми как значимый и многоплановый текст. В тот же день они уехали из Боблова в Петербург, где в квартире отчима Блока было приготовлено для них отдельное жилье. Войти туда можно было из общей прихожей, но в целом комнаты были, как бы сейчас их назвали, «изолированными», и молодые могли там жить вполне уединенно. Хочется сказать, что с этого момента началась их счастливая семейная жизнь. Однако жизнь началась на самом деле весьма и весьма странная.
Очень откровенные воспоминания Любови Дмитриевны бросают слабый свет на ту драму, которая стала разворачиваться между мужем и женой фактически сразу после свадьбы. С одной стороны, она пытается объяснить и оправдать странности в отношении к ней Блока ранней и коверкающей его представления о любви физической близостью с женщинами легкого поведения, с другой — не может скрыть обиды, оставшейся на всю жизнь:
«Короткая вспышка чувственного его увлечения мной в зиму и лето перед свадьбой скоро, в первые же два месяца погасла, не успев вырвать меня из моего девического неведения, так как инстинктивная самозащита принималась Сашей всерьез. Я до идиотизма
